Мордовские коллеги, работники республиканской прокуратуры, встретили меня приветливо. Предложили несколько районов. Я выбрал самую восточную точку – город Ардатов. Там не хватало двух сотрудников, и весь груз нелегкой работы тащили на себе прокурор и следователь.
Прокурор оказался славным человеком, но с небольшой профессиональной странностью: он на дух не выносил публичной деятельности. Видимо, причиной этой боязни был его маленький рост, которого он стеснялся. Следователь, мой непосредственный коллега, мордвин по национальности, наоборот, отличался мужской статью, был красив, подтянут, нравился женщинам. Александра Петровна, секретарь прокуратуры, уверенно перешагнувшая критический бальзаковский возраст, не скрывала своих чувств к красавцу-следователю, и все понимали, что модные блузки и кофточки, которые менялись ежедневно, терпкие духи, вызывавшие легкое головокружение у присутствующих, толстый слой пудры и яркая помада – все предназначалось ему.
Сам же объект пылкой дамской привязанности бился как рыба об лед, зажатый семейным бытом и заочной учебой, длившейся почти два десятилетия.
Оба, прокурор и следователь, обрадовались появлению нового человека. Холост, молод, в меру здоров. И взвалили на меня то, что сами не успевали сделать или к чему не лежала душа. Прокурор поручил, кроме следственной работы, осуществлять функции государственного обвинения в судах. Мне нравился этот вид публичной деятельности, нравилось и то, что все участники процесса в соответствии с нормами закона обращались к вчерашнему студенту почтительно – «товарищ прокурор». Городок был небольшой, на шумные судебные процессы иногда набивалось столько народу, что негде было стоять, поэтому я скоро стал личностью известной. У меня даже появилось то ли прозвище, то ли нарицательная должность как знак определенного уважения со стороны общественного мнения – молодой прокурор.
Отдав часть своих полномочий, прокурор все сложные уголовные дела тоже стал передавать мне. Признаюсь, и доверие, и такой выбор радовали. Работа все больше захватывала своим ритмом, высокой мерой ответственности как перед государством, так и перед людьми, судьбу которых порой приходилось решать простым росчерком пера. Ровные отношения складывались с председателем народного суда П.П. Никоновой, с оперативными сотрудниками райотдела милиции. Особенно нравился мне начальник уголовного розыска Н.Д. Бодров. Внешне оба суровые, немногословные, но Никонова и Бодров делу были преданы до фанатизма. Их нельзя было склонить к сделке, хотя бы к минутному компромиссу, если это противоречило нормам права. Эти люди не только взятку, чужую пылинку не могли взять.
Бодров прошел войну, получил немало боевых наград. Уже после войны окончил вечернюю школу рабочей молодежи. Дальше учиться не хватило запала. Да и годы поджимали. Когда мы с ним встретились, Николаю Дмитриевичу шел пятьдесят второй год. Отсутствие специального образования Бодров переживал болезненно: над некоторыми тонкостями юридической неосведомленности начальника угрозыска исподтишка подтрунивали молодые подчиненные, которым судьба дала возможность окончить институт.
Но у всех нас, кто занимался практической юриспруденцией, отсутствовал божий дар, каким обладал Николай Дмитриевич. У него был природный талант сыщика.
Повелось так, что все дела по хозяйственным преступлениям шеф передавал мне. Они изнуряли многосложностью: приходилось копаться в скучных статистических отчетах, проводить бесконечные экспертизы: то почерковедческие и бухгалтерские, то биологические и товароведческие. А при хищениях госсобственности всегда возникала нужда отыскать добропорядочных свидетелей. Тут как раз и выручал мой вездесущий Пинкертон. У него на всякий случай, на каждый криминальный эпизод имелась разветвленная агентурная сеть. Через нее он и черпал необходимые кадры. Таким образом, Бодров держал на прицеле все криминальное сообщество. За время его работы главным криминалистом района были раскрыты все преступления, связанные с убийствами, грабежами, разбоями, кражами. Каким диссонансом звучит это в наше время, когда громкие убийства, теракты с многочисленными жертвами, крупные грабежи годами остаются нераскрытыми! Даже те, на которых сфокусировано внимание широких общественных кругов. Одна из причин – выводятся такие сыщики, как Бодров.
Получилось так, что самое крупное преступление в своей следственной практике мне пришлось расследовать в одной связке с Николаем Дмитриевичем. Дело было связано с убийством жителя Казани, который с группой товарищей на протяжении нескольких лет приезжал в наш район на заработки. Все они трудились на химзаводе, доставали там дефицитную краску и занимались в мордовских селах малярными работами. Малярное ремесло и особенно краски ценились высоко. Приезжие получали большие деньги.
В свой последний приезд группа маляров разделилась: двое уехали в Казань, а товарища оставили завершить неоконченный объем работ. Главная же причина задержки состояла в том, что не со всех заказчиков вовремя были собраны деньги. А заработанная сумма по тем временам оказалась внушительной – около двух тысяч рублей.
Вот за этот трудовой капитал и пришлось поплатиться жизнью рабочему-химику. Его труп обнаружил почтальон в двух километрах от села Полое, на крутом взгорье, которое в народе прозвали Лысой горой. Всего полтора километра оставалось от этого места до железнодорожного полустанка, куда шел погибший. Тело убитого лежало на обочине дороги.
На место происшествия выехал участковый уполномоченный. Председатель сельсовета сделал экстренное сообщение в райотдел милиции. Убийство подследственно прокуратуре. На место преступления должен выехать прокурор или следователь. Выбор пал на меня. Нужно немедленно выезжать. Но как? На дворе стоял март, грунтовую дорогу до села развезло. Проехать можно только на тракторе. Сообщение поступило в пять часов вечера. На ночь глядя никакой трактор на ходу в райцентре не найдешь.
Оставался единственный путь, самый близкий, но самый опасный: зимняя дорога, накатанная по льду реки Алтырь. Расстояние немалое – почти тридцать километров. На следственной работе, как на фронте: выигрывает тот, кто не упускает время.
Выехали по речному зимнику на двух лошадях, запряженных в розвальни. Вооружились керосиновыми фонарями. Дорога под мартовским солнцем не успела еще расползтись, беспокоили лишь полыньи, подбиравшиеся к санному пути. На первой повозке разместились оперативник Щеглов и сержант милиции Володя Парамонов, почти двухметровый детина, славившийся недюжинной физической силой. На крупные преступления, где предполагалось задержание опасных преступников, Бодров в опергруппу обязательно включал богатыря. Мы с Николаем Дмитриевичем ехали на второй повозке. Два раза первые сани скатывались в полынью, и каждый такой случай сопровождался отборным матом сержанта Парамонова, оказавшегося превосходным знатоком ненормативной лексики. Очередную порцию мата мы воспринимали как сигнал об опасности и принимали необходимые меры осторожности. В село приехали поздно вечером. Забрали с собой понятых, участкового уполномоченного и направились к месту преступления.
Труп уже окоченел. При первичном осмотре на теле обнаружили множество ножевых ран. Две из них, в область шеи, оказались смертельными. В темноте, при тусклом свете фонарей, в раскисшей грязи искать и фиксировать следы преступления было бесполезно. Оставили эту работу на утро. Вдвоем с участковым остались охранять тело погибшего и беречь следы преступления. Бодров с Парамоновым и Шегловым выехали в близлежащие села: преступников следовало искать по свежим следам.
Ночь прошла тяжело. Дул сырой весенний ветер, пронизывая насквозь легкий полушубок, в который я был одет. Спасла скирда соломы, сметанная невдалеке от дороги. Чавкая в грязи сапогами, мы по очереди с участковым бегали к ней, чтобы согреться.
На рассвете на тракторе приехал судмедэксперт В.М. Барышников. Труп погрузили и увезли в морг. Зафиксировав в присутствии понятых все вещественные доказательства – сгустки крови на земле, гипсовые слепки следов, сфотографировав наиболее важные детали, мы выехали догонять Бодрова.
Застали его в большом мордовском селе Каласево: далеко за пределами района славился каласевский колхоз «Дружба», еще до войны перешагнувший в своем годовом бюджете миллионный рубеж. Колхозы-миллионеры в годы Советской власти были на особом счету: их награждали орденами и знаменами, в первую очередь помогали приобретать тракторы и комбайны, строить дома культуры и школы. Все эти льготы Каласево стороной не обошли. Но в летописи села остался еще один след, о котором не принято было говорить до 1953 года. Точнее будет сказать – до смерти Сталина.
Комментариев нет:
Отправить комментарий