Отстояв Мартынова, я снова был вынужден ввязаться в драку по поводу судьбы руководителя крупной строительной организации Блиндера. Его обвинили в распространении повести Михаила Булгакова «Собачье сердце».
Несчастный Блиндер признался, что произведение Булгакова, напечатанное на машинке, ему подарил московский журналист, с которым отдыхал в санатории на Кавказе. Приехав в Саранск, машинописный текст «Собачьего сердца» Блиндер передал инженеру своего треста, близкому приятелю. Тот не удержался – сделал еще два экземпляра. Круг читающих расширился. Информация попала в КГБ, оттуда в партийные органы для принятия мер.
Оказывается, повесть Булгакова даже в период оттепели была включена в список антисоветской литературы, и за ее чтение члены партии подвергались жестокому остракизму. Сам же Блиндер совсем не походил на антисоветчика. Его отличали ясный ум и житейская порядочность, преданность делу. Он пользовался заслуженным авторитетом в коллективе. Это, скорее, был ортодоксальный марксист, нежели заплутавший в идеологических дебрях антисоветчик.
Сам я «Собачье сердце» прочел еще в молодые годы, работая в райкоме комсомола. Антисоветчины в повести не заметил, хотя в то время марксистской ортодоксальности во мне хватало. Прочел повесть Булгакова с интересом, наслаждаясь превосходным языком, его изящной, с перчинкой, иронией, колоритным изображением не совсем обычных героев. Признаюсь, образ профессора Преображенского, главного героя повести, до сих пор воспринимаю как личность отрицательную. Думается, и сам Булгаков его не идеализировал, а осуждал. Преображенский – типичный буржуазный интеллигент, добросовестно обслуживающий в период НЭПа богатую прослойку общества. Профессор презирает простого человека. Он прямо говорит: «Да, я ненавижу пролетариат». А чем занимается как врач? Отвратительными вещами. Вместо того, чтобы спасать людей от болезней, вставляет престарелым богачам-развратникам яичники обезьяны, снабжает сексуальной энергией альфонсов и элитных проституток. Как медик, склонен к садизму. В силу этого переделывает собаку в человека, используя труп погибшего алкоголика. Получив человека, он продолжает к нему относиться как к собаке. Всякий врач в силу своей гуманной профессии к таким вещам должен испытывать отвращение.
Примерно в таком ключе я излагал членам бюро свое видение «Собачьего сердца», чтобы отвести удар от Блиндера. Удар действительно нелепый, похожий на самодурство, присущее средневековью.
После моего выступления раздается первая реплика. Член бюро, Герой Социалистического Труда, директор электролампового завода И.С. Коваленко, человек мудрый, с хорошим запасом украинского юмора, замечает, что повесть не читал и судить о ней ему трудно. «Но то, что рассказал Сергеенков, выглядит как хорошая сатира на предприимчивого врача, который забавляется непристойными вещами. Таких ловкачей, как мы знаем по другим литературным источникам, при НЭПе было немало. И я не понимаю, причем здесь антисоветская тема». Остальные члены бюро растерянно молчат. Большинство из них впервые услышали о существовании «Собачьего сердца».
Получив поддержку Коваленко, я внес предложение не наказывать Блиндера за легенду, сочиненную людьми, не совсем подготовленными к восприятию психологически тонкой литературы. Моим оппонентом выступил заведующий идеологическим отделом обкома КПСС. Его аргументация свелась к привычной догме: вопрос о запрете «Собачьего сердца» решен в ЦК КПСС, и рассуждать на эту тему бесполезно. Блиндера исключили из партии, освободили с руководящего поста. В «столице света» появился еще один изгой, чей жизненный путь затерялся в потемках надвигающегося номенклатурно-чиновничьего мракобесия.
Терпеть выходки секретаря горкома, как публично высказался на одном из совещаний Березин, обком был не намерен. Сказано – сделано. Тем более что под ружьем находился всегда покорный и услужливый Барсуков. Этот подобострастный чиновник даже из простых атомов воздуха окружающего человека мог выстроить любой компромат.
Подобную технологию и применил по отношению ко мне верный березинский клеврет. Персональное дело построили на единственном факте двухлетней давности. Событие выеденного яйца не стоило. Оказывается, секретарь горкома посещал Дворец спорта, плавал в бассейне, а деньги в сумме пяти рублей не уплатил. Таково было содержание обвинения, предъявленного мне серьезной обкомовской комиссией.
На деле все обстояло банальнее и проще. Мой сын, пятиклассник, занимался в секции плавания. Вечером после работы я заходил за ним и забирал домой. Тренер, зная, что я в свое время удостоился звания кандидата в мастера спорта по плаванию, предложил разок-другой проплыть по водной дорожке, вспомнить былой спортивный азарт. Обязанности заходить на тренировки за сыном, возложенные на меня женой (она уезжала в Ленинград на курсы повышения квалификации), выполнял не больше месяца. Вернувшись, жена освободила меня от посещений Дворца спорта. Вот и вся история. Почему возникла проблема пяти рублей? Дело в том, что годичный абонемент для посещения бассейна как раз составлял эту сумму.
На бюро обкома мне вынесли выговор без занесения в учетную карточку. Такая лояльная мера наказания – тоже ловкий ход номенклатурных фарисеев. Я мог подать апелляцию в комиссию партконтроля ЦК. Но запись в карточке отсутствовала, жаловаться было не на что. А публично измываться надо мной основания были. Березин и его подручные не упускали возможности, чтобы на очередном партактиве не кольнуть меня злоупотреблением служебным положением. Началась тотальная травля, длившаяся несколько месяцев.
Параллельно со мной начали злобно травить первого заместителя председателя Совета Министров республики А.И. Селютина, заведующего промышленным отделом обкома Л.П. Курьянова. Обоих освободили с занимаемых постов. Дело дошло до того, что один из них стрелялся, пытаясь покончить жизнь самоубийством. Подобного избиения кадров республика не знала с приснопамятного 1937 года.
Я хорошо понимал, что жить и работать в такой обстановке невыносимо. Понимали это и близкие мне по духу люди. Как-то поздно вечером позвонил бывший председатель Совета Министров Мордовии И.П. Астайкин. В республике считали, что Иван Павлович выпестовал Березина, привел его на вершину местной власти. Действительно, став фактическим главой республики, Березин на первом этапе своей деятельности делал вид, что почтительно, по-сыновьи относится к своему наставнику и учителю. Но обуреваемый приступами честолюбия, не терпящий посторонних советов и замечаний, Березин вскоре после избрания рассчитался и с Астайкиным. С помощью ловко подстроенных интриг он поспешно отправил его в отставку.
Астайкин, когда мы с ним встретились, настойчиво посоветовал мне уезжать из Мордовии. Он знал, что я родом из Кировской области, и пообещал созвониться со своим другом, председателем облисполкома Н.И. Паузиным относительно моей будущей работы. Телефонный разговор состоялся, Николай Иванович обещал проявить содействие в работе и в обеспечении жильем. Я позвонил в Омутнинск матери, сообщил, что возвращаюсь на родину, буду работать в Кирове. При этом слукавил, что туда меня переводит Москва: не хотелось жесткой правдой огорчать родного человека.
Комментариев нет:
Отправить комментарий