Небольшая должность мастера оказалась трудной и канительной по степени ответственности. Особенно нелегко было переносить ночные смены в зимнее время. В холодном цехе люди мерзли на сквозняках, часто ломались пилорамы и циркулярные пилы.
Но постоянной болью, пожалуй, похлеще зубной, не переставали быть пьяницы и прогульщики. Выделялись среди них бывшие уголовники. Нельзя забывать, что шел 1955 год, всего десять лет назад окончилась война. Изломанных человеческих судеб хватало с лихвой. Некоторые парни, едва достигнув двадцати лет, по два-три раза успевали отсидеть в тюрьме.
Основной причиной преступлений становились факторы социальные: безотцовщина военных лет, нищета в семье, общая неразбериха и неустроенность окружающей жизни. Криминальное прошлое таких людей постепенно растворялось в суете трудовых буден, под воздействием общественных регуляторов, которые применялись в воспитательных целях. Их в советское время было немало.
Но встречались бывшие зэки, оставшиеся неисправимыми преступниками на весь отпущенный им жизненный срок. Позднее я познакомился с серьезным исследованием по судебной психиатрии, написанным итальянским криминалистом Чезаре Ломброзо. Родоначальник антропологической криминологии выдвинул идею существования особого типа человека, предрасположенного к совершению преступлений в силу особых биологических признаков. Интересно описан итальянским ученым самый зловещий персонаж уголовного мира – убийца. У него узкий лоб, глубоко посаженные глаза, худое вытянутое лицо. Всем этим признакам отвечал Васька Терехов, оказавшийся в моем подчинении. В свои двадцать семь лет он трижды успел отсидеть в лагерях. В его послужном списке были разбои, кражи, поножовщина.
Впервые я увидел Ваську в сторожке, где у печки-буржуйки в зимнюю пору грелись рабочие. Было шумно. Отогревшись, люди перекидывались шутками, звонко смеялись. Неожиданно все смолкли. В тесное прокуренное помещение вошел длинный худой мужик, обросший щетиной. Меня поразили его глаза: они злобно поблескивали. А крючковатый нос с хищно вырезанными ноздрями как будто принюхивался к обстановке. Терехов тут же набросился на мастера, тихую милую женщину, которая будто бы занизила объем работ его бригаде. Говорил он нервно, как бы выплескивая из себя слова и сильно шепелявя. За этот дефект его прозвали Васькой-шепелявым. Окружающие Терехова боялись. Особенно сторонились женщины. Васька органически не выносил начальства всех уровней и степеней. Как мастер, я тоже стал объектом его ненависти. К тому же Терехов был законченный пропойца. Считал для себя нормой появляться на работе под градусом. Мне приходилось делать ему замечания, Васька огрызался, в его глубоко посаженных глазах загорались недобрые огоньки.
Я чувствовал: острого конфликта с бывшим уголовником не избежать. Но то, что произошло – не каждому приснится и в дурном сне.
В тот день по графику мне выпала ночная смена. Стояли крепкие январские морозы. В цехе было холодно, и, чтобы согреться, приходилось забегать в бревенчатую сторожку, где круглосуточно топилась печка-буржуйка, от малиновых боков которой полыхало жаром.
Переговорив с рабочими, я пошел в сторожку. На выходе из цеха, в гулкой морозной тишине, отчетливо уловил звуки, которые ни с чем другим спутать нельзя. За эстакадой, в дальнем углу заводской территории, кто-то возился у штабелей с обрезной доской.
Подойдя ближе, я увидел автомашину с прицепом, груженную пиломатериалом. Шофер уже заводил двигатель. Я бросился к кабине, пытаясь открыть дверцу автомашины. Обернувшись, заметил, как за моей спиной метнулись две тени. В одной из них не столько различил, сколько подсознательно угадал долговязую фигуру Васьки-шепелявого. Внезапный удар в лицо чем-то тяжелым – последнее, что я запомнил.
Очнувшись, почувствовал, что замерзаю. Ныло все тело, болела голова. Как выяснилось впоследствии, воры нанесли мне несколько ударов по лицу и голове гаечным ключом, били ногами, сломав два ребра. Лицо превратилось в кровавую маску. В таком виде, очнувшись, я еле дополз до сторожки. К счастью, туда погреться прибежали из цеха женщины. Вызвали из районной больницы «скорую помощь».
На больничной койке я провалялся почти месяц. Первую неделю, самую трудную, мать не отходила от меня.
С Васькой Тереховым пришлось встретиться еще раз, в суде. На скамье подсудимых он и двое его подельников вели себя нагло, в преступлении не признавались. Но доказательства, собранные следователем прокуратуры, не позволили негодяям отвертеться. Терехова осудили на пятнадцать лет.
События студеной январской ночи, едва не обернувшиеся для нашей семьи трагическими последствиями, заставили меня на многое в жизни взглянуть другими глазами. Я стал требовательнее относиться к себе и окружающим, постепенно, не без внутренней борьбы, юношеский романтизм начал уступать место практическим вещам.
Шли последние месяцы моей работы на лесозаводе. Я размышлял над выбором профессии: в какой вуз поступать. Школьной мечтой был геологический факультет университета. Но постепенно мечта стала таять. Не без влияния следователя прокуратуры Сергея Никонова, который вел уголовное дело Терехова. Мы с ним сдружились чуть позднее той неприятной истории. Оказались вместе в литературном объединении районной газеты. Сергей, год назад окончивший институт, писал хорошие стихи, мне нравилась проза, а в творческом смысле больше всего удавались короткие юморески и небольшие рассказы.
Однажды после бурной литературной дискуссии мы с ним долго бродили по опустевшим улицам вечернего поселка. Разговор от проблем литературы незаметно перетек к выбору профессии. В моем юношеском мозгу, как заноза, засела мысль о геологии. Сергей как-то мягко, ненавязчиво предложил подумать о юридической профессии. И не о какой-нибудь бесцветной карьере адвоката или юрисконсульта, а о следственной деятельности. «Здесь тебе и романтика, и выработка характера, – заключил он. – Ну а кроме всего прочего, у тебя есть напористость, ты не из робкого десятка. Это доказала схватка с Васькой-шепелявым. Не каждый сможет ударить по зубам тем, кто зарится на народное добро. А бороться со сволочью кому-то надо. Иначе такие, как Терехов, затопят нас в своем дерьме. Они ведь как коршуны-стервятники – бросаются на слабых, добивают их, наслаждаясь трусостью и малодушием. Сильных же боятся. Знаешь, есть такой закон человеческий, проверенный веками: паразиты страшатся сильных и справедливых. Они им втайне даже завидуют».
Житейская философия Сергея, бесхитростная и в то же время понятная своей приземленностью, на меня действовала. Я все больше подпадал под нравственное влияние этого сильного, уверенного в себе человека. Выбор первой профессии, без сомнения, сделал с его подачи. Документы подал на юридический факультет Пермского университета. Пять студенческих лет пролетели быстро. О них можно, слегка перефразируя, можно сказать словами русского классика: «Счастливые годы, веселые дни, как вешние воды промчались они».
Наступил день, когда государственная комиссия определила судьбу каждого выпускника. Мне предложили на выбор несколько областей. Но, следуя совету Сергея Никонова: следственная работа – и никуда больше, напросился в органы прокуратуры.
В те годы в работниках следствия особенно нуждалась Мордовская АССР. Ее представитель прибыл на распределение, нахвалил свой край, пообещал служебный рост и обеспечение жильем. Для молодого специалиста на первых порах этого вполне хватало.
Комментариев нет:
Отправить комментарий