Академия общественных наук изначально создавалась как центр подготовки советской руководящей элиты. Из ее стен вышли многие секретари обкомов и ЦК компартий союзных республик, министры. Здесь учились ответственные работники, составлявшие управленческий костяк стран социалистического блока, начиная от Кубы и заканчивая Вьетнамом. Только в мою бытность в АОН на нашей кафедре учились экс-президент Украины Леонид Кравчук и председатель Совета Министров Молдавской ССР Иван Устиян.
В Академии в то время трудилась, без преувеличения, плеяда выдающихся советских ученых, чьи имена пользовались авторитетом не только в СССР, но и за рубежом. Курс лекций по экономике строительства читал академик Т.С. Хачатуров. Его формулой расчета эффективности производства до сих пор пользуются в мировой строительной практике.
С огромным удовольствием аспиранты-экономисты занимались на курсе профессора А.В. Бачурина. Александр Васильевич в то время являлся первым заместителем председателя Госплана СССР. Принципы экономического анализа и директивного планирования передавал своим слушателям человек, который занимался этим в масштабах огромной державы, вышедшей по всему параметру основных экономических показателей на второе место в мире. Кафедру возглавлял Р.А. Белоусов, ученый, прошедший большой путь практической деятельности на крупных заводах страны и в союзном Госплане. Позднее, почти двенадцать лет, Белоусов трудился помощником председателя Совета Министров СССР А.Н. Косыгина. Вместе с ним разработал концепцию экономической реформы 1965 года, направленную на развитие самостоятельности предприятий. Реформа заглохла из-за противодействия консервативных сил, составлявших значительную часть Политбюро ЦК.
Какое-то время на кафедре подвизался экономист Г.Х. Попов, будущий мэр Москвы. Нам он читал курс государственного управления. Лекции Попова отдавали излишней схоластикой и теоретизированием. Нам, успевшим окунуться в практическую жизнь, его экономические абстракции казались чужими и ненужными.
Когда-то древнегреческий философ Демокрит предупреждал людей, признающих только практику: «Нет ничего практичнее хорошей теории». Мы это хорошо понимали. Но теоретические опусы Попова были и не хороши, и не практичны. Если научный материал, полученный от Белоусова, укладывался в памяти, как прочный гранит, от рассуждений Гавриила Попова оставалась легкая пыль, которая быстро выветривалась. Мастер фразы, за которой не чувствовалось здравого смысла, Попов и подобные ему деятели либерального толка в переломные 90-е годы оказались на гребне успеха. Они сломали хозяйственную систему страны, а затем бездарно ушли в политическое небытие. В памяти народа о большинстве из них ничего доброго не осталось. Правда, Попов сумел прославить себя наукообразным постулатом об «административно-командной системе» советского государства. Позднее выяснилось, что сочинил его не сам, а «позаимствовал» у Льва Троцкого, крупного политического шулера и авантюриста.
Но Попов среди нашей блистательной профессуры был, скорее всего, печальным недоразумением. В 70-е годы прошлого столетия в экономической среде Москвы огромным авторитетом пользовался академик Л.В. Канторович. В 1975 году ученый получил Нобелевскую премию за разработку теории оптимального распределения ресурсов. В те годы Канторович работал в Государственном комитете по науке и технике. С группой товарищей я попал на факультатив, который вел Леонид Витальевич. Он увлекательно и в то же время просто излагал своим слушателям малоизвестные в то время принципы линейного программирования, знакомил со своей оригинальной методикой определения эффективности капитальных вложений и хозрасчета. Его интересовали также проблемы экономической оценки природных ресурсов и рационального использования труда. В последний день, когда заканчивалась работа научного семинара, Л.В. Канторович подарил мне с автографом свою ключевую работу «Динамическая модель оптимального планирования».
Огромный по объему курс политэкономии вел профессор В.С. Афанасьев. У него были три кумира, выше которых, по его утверждению, в экономической науке пока еще никого не появилось. Чтобы успешно сдать экзамены, нужно было обязательно знать труды этих гигантов. У Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов», у Карла Маркса «Капитал», у Джона Кейнса «Общую теорию занятости, процента и денег». Восхищало нас в Афанасьеве даже не то, что он многое знал. А то, что Смита, Маркса и Кейнса он свободно читал на языке их авторов. В запасе у профессора насчитывалось шесть или семь иностранных языков.
Но преподаватели-полиглоты на Афанасьеве не заканчивались. Занятия по английскому вела Н.В. Хруничева. Нина Васильевна прекрасно владела не только английским, но и французским, а также испанским языком. Женщина необыкновенной энергии, остроумная и обаятельная, она импонировала нам тем, что без обычной робости, столь характерной для атмосферы академии, резко говорила о зажравшихся московских чиновниках, в том числе из ЦК. На дух не выносила Суслова, серого кардинала партии. Хруничева в качестве переводчицы часто встречалась с видными деятелями коммунистического и рабочего движения, в составе делегаций ездила за рубеж. Была знакома с легендарной испанской коммунисткой Долорес Ибаррури, с лидером Французской компартии Жоржем Марше. Они, по ее словам, наших партийных догматиков недолюбливали.
Для меня, приехавшего в Москву из глубокой провинции, крестьянского сына по рождению, сначала было как-то непривычно воспринимать преподавателя иностранного языка, дед которой носил дворянское звание. Об этом нам ненавязчиво, как само собой разумеющееся рассказала сама Нина Васильевна. К своему графскому происхождению она относилась с легким юмором, хорошо понимая, что век дворянских усадеб, описанных Тургеневым и Буниным, ушел в прошлое.
Хруничева не воспринимала антисоветизм, которым грешила часть литературно-художественной интеллигенции Москвы. Советскую власть Нина Васильевна высоко ценила. Оказалось, что это осознанное, в какой-то мере выстраданное мнение. Ее отец, крупный инженер-энергетик, критически принял Октябрьскую революцию. Оставаясь стойким патриотом России, в эмиграцию не подался. Но и на службу к большевикам не торопился. В 1920 году Г.М. Кржижановский пригласил его в комиссию по разработке знаменитого плана ГОЭЛРО. Через десять лет (такого мировая практика не знала!) план электрификации страны был выполнен.
Отец Нины Васильевны считал, что буржуазно-крепостническая Россия на работы такого масштаба была не способна. Они по плечу только общественно-экономическому строю, который организует хозяйственную жизнь государства в рамках централизованного планирования. Ироничная, острая на язык, Н.В. Хруничева постепенно стала для нас одним из самых близких людей. Она много ездила по миру, через ее преподавательские руки прошло немало интересных людей.
В начале 50-х годов, вскоре после войны, в ее группу пришла новая аспирантка. Рыжеволосая, с пронзительными умными глазами. Скромная, без всяких претензий на какую-то исключительность. В журнале стояла фамилия аспирантки, от которой Нине Васильевне вначале было как-то не по себе – Светлана Иосифовна Сталина. Светлана училась на кафедре литературы, писала диссертацию по проблемам русского языка. Хруничева, недавняя выпускница пединститута, была ненамного старше своей ученицы. У преподавателя и аспирантки установились добрые отношения. Часто после занятий они вместе шли в уютное академическое кафе. По просьбе прагматичной Светланы говорили только на английском. Болтали и на французском, который дочь вождя изучала еще в школе. Об отце, о кремлевской жизни и ее нравах ничего не говорилось. Иногда Светлана вспоминала о брате, которому в тот день обязательно должна была позвонить.
Расстались Нина Васильевна с дочерью Сталина 5 марта 1953 года. В этот день проходило обычное занятие по английскому языку. Постучавшись, в аудиторию вошел ректор академии Малин. Нину Васильевну поразило лицо вошедшего: его перекосила гримаса боли. Хриплым, сдавленным голосом он сказал, обращаясь к Светлане, что скончался ее отец – Иосиф Виссарионович Сталин. В аудитории наступила мертвая тишина. Сжав ладонями голову, Светлана зарыдала. Затем медленно поднялась и вместе с ректором вышла из аудитории.
Академическая жизнь была насыщенной. Кроме лекций, семинаров, симпозиумов, «круглых столов» по актуальным проблемам экономики и политики, в системе обучения важное место занимала производственная практика в Госплане, на крупных промышленных предприятиях, в региональных органах партийной и государственной власти. Практическая база определялась с учетом научных интересов.
Темой своей диссертации я выбрал проблемы внутрипроизводственного хозрасчета. Экономические новации, связанные с этой темой, интенсивно внедрялись в те годы в Белоруссии и Тамбовской области.
Комментариев нет:
Отправить комментарий